Сегодня трудно оспорить, что термин «постсоветское пространство» исчерпал себя, причем очень давно. Чего не скажешь о пространстве Евразии. Правда, в географическом смысле оно включает в себя слишком много государств, стратегических союзов и многовекторных отношений, многие из которых чаще всего не имеют жесткого каркаса государственных договоренностей. Поэтому, когда мы говорим «постсоветский», то чаще всего имеем в виду ту модель, которая не вполне умерла, потому что ее кровеносная система основана на взаимосвязях стран через Россию, ее культуру и язык и потому продолжает питать наши остаточные отношения. Конечно, уже сегодня мы можем наладить культурный, экономический или политический диалог, скажем, Белоруссии и Киргизии, Молдовы и Казахстана, реанимируя Великий шелковый путь. Но транспортные коммуникации – это лишь дороги навстречу друг к другу. Приближают нас или разделяют совсем другие вещи.
К примеру, на всем протяжении Шелкового пути в Средние века государства с разными общественно-экономическими формациями и конфессиями говорили на кейпчакском языке (тюркская языковая группа), основанном на армянском алфавите (созданном священником Маштоцем в христианской церкви).
Разумеется, актуализация этой древней коммуникации сегодня была бы востребована, но слово «постсоветский», как ни игнорируй его в своих высказываниях, все же относит нас к тому времени, когда мы очень много значили друг для друга. И не потому, что нас жестко стягивал каркас советской идеологии, метрополии и навязанных обязательств, нивелирующих национальные приоритеты, а потому, что мы жили в одном духовном поле.
Духовность наша была оправданна тем, что мы одинаково нуждались в романах Нодара Думбадзе, в фильмах тбилисского армянина Сергея Параджанова, который был учеником украинца Александра Довженко в советском ВГИКе и обогатил сокровищницу украинского кино. Мы нуждались и нуждаемся в выдающейся музыке молдаванина Евгения Доги, латыша Раймонда Паулса, стихах казаха Олжаса Сулейменова и литовца Бальтрушайтиса, грустной улыбке Фрунзика Мкртчяна.
Именно национальные элиты были вынуждены удерживать обострившиеся противоречия. Нарастали тектонические сдвиги всей системы, росло национальное самосознание, но в то же время были такие личности, как Чингиз Айтматов, проводивший свои чаепития на Иссык-Куле для деятелей культуры народов СССР и всего мира. Как заметил Грант Матевосян, мы, стремительно выпадая из своего (советского) времени, попадали в безвременье. Но, если бы не глубинная связь наших элит, художественных, творческих, духовных, трагедия распада обернулась бы еще большими жертвами.
И я убежден, что сегодня носители разных ментальностей и культур нуждаются в «мостах». В конце концов, 90-е с их тревожными предчувствиями прошли давно. Даже отношения России с Грузией после войны 2008 года, вызвавшей массу гнева и упреков, уже получили другой вектор развития. Русские туристы приезжают в Тбилиси, недавно там с большим успехом выступил театр «Современник». Это говорит о том, что «пена дней» понемногу спадает и обнажает заинтересованность.
Недавно Росстат представил статистику, согласно которой в 1990-е годы уровень образования мигрантов в целом соответствовал уровню населению России. Но данные переписи 2010 года показали, что в потоке приезжих работников доля лиц с высшим образованием ниже, чем у населения РФ. Прибывающие в последние годы молодые мигранты менее образованны, чем их соотечественники в среднем и пожилом возрасте. А это значит, что приток таких сравнительно малообразованных мигрантов может затруднять их интеграцию в социум. Еще одна проблема – представители разных республик, попадая в Москву и Россию, почти не смешиваются. Социальный лифт для киргиза или таджика, узбека, получившего лет 10 назад гражданство РФ, почти не работает, даже если его ребенок уже отлично говорит по-русски.
А ведь сравнительно небольшие вложения в межнациональные проекты могут, говоря языком прагматиков, сэкономить огромные финансы и уже сегодня нейтрализовать идеи сторонников изоляционизма, среди которых есть аналитики и журналисты, которым плотно закрытая страна кажется идеалом госстроительства.
Сегодня огромное количество узбеков и таджиков ищут себя в новой и часто чуждой реальности, пытаются сохранять свой интерес к культуре и языку России, но их мало кто видит и замечает. Вот мне и подумалось: а почему бы нам великолепный проект «Лидеры России» не преобразовать в «Лидеров Евразии». Это надо сделать для того, чтобы мы больше не удивлялись, почему в Казахстане исчезает русский язык, а турецкие колледжи Гюлена вымывают «мозги» интеллектуальной молодежи, переводя их активы в Турцию, из которой они часто едут в США и Канаду. Россия должна и может быть и страной их возможностей.
Мы не говорим о том, что эти молодые профессионалы должны покидать свои страны, но потенциал может быть синтезирован с потенциалом российских молодых инженеров, айтишников, ученых и творческих деятелей. Называя ряд приоритетных вузов страны, где можно открывать центры или бизнес-школы для украинской, эстонской и таджикской молодежи, среди которых и ВГИК, и Литературный институт имени Горького, и Московская консерватория имени Чайковского, и МИФИ, мы можем прийти к тому, что в каждом профильном учреждении будет открыто евразийское отделение для студентов, где они будут не просто идти в общем потоке, а где будет реализован встречный интерес к их идеям и достижениям. Открытый нами на базе факультета журналистики МГУ имени Ломоносова курс «Цифровые медиа и межкультурные коммуникации» был востребован в республиках. За место попасть в альма-матер многих российских журналистов конкурировало более 20 соискантов. За годы обучения многие студенты приобрели навыки и опыт взаимодействия в различных совместных межнациональных проектах.
Создание трансграничных проектов в науке, образовании и медиа – это не вызов завтрашнего дня, их нужно было развивать уже лет 10–15 назад. Единственное, что может оправдать нашу пассивность, это то, что, если завтра такие проекты будут расти в геометрической прогрессии, это значит, что народная дипломатия, которая не уберегла диалог между русскими и украинцами, встретит профессиональную поддержку журналистов, режиссеров кино, культурологов, нанотехнологов. Пусть наше общество, не всегда расположенное любить или уважать своих соседей, сначала озаботится хотя бы прагматизмом и заинтересованностью в том, чтобы страны, которые составляют наше ближайшее окружение, не думали, что их историческая судьба нам не важна, не интересна. А любовь и доверие – чувства вторичные, и они обязательно придут туда, где совпадут профессиональные или возрастные интересы.
Мы должны разрушить «стеклянный потолок», нависший над постсоветским пространством. Мы можем сделать Россию страной возможностей и для нового поколения интеллектуалов стран Евразии.
